Классификации видов общения.
методическая разработка (9 класс) по теме

•

Классификации видов общения.

Понятия структуры и функций общения самым непосредственным образом связаны с различными классификациями видов и типов общения. Как показывает анализ этих классификаций, они проводятся по самым разным основаниям (по месту, по времени, по сферам деятельности, по степени опосредованности, по направленности, по глубине проникновения, по типам субъектов, по профессиональным характеристикам и т.д. и т.п.) Выделяются и такие критерии классификаций видов общения, как их характер, цели, формы выражения, направленность. По характеру общение разделяют на продуктивное (творческое) и непродуктивное (формальное), по целям - на утилитарное и неутилитарное, по направленности - на гуманистическое и манипулятивное, по формам проявления - на непосредственное и опосредованное, формальное и неформальное, по степени искренности - на открытое и закрытое, по сферам деятельности - деловое, семейное, спортивное. В отечественной социальной психологии, утверждает Р.М. Битянова, принято выделять три различные по своей ориентации типа межличностного общения: императив, манипуляцию, диалог .

В соответствии с выбором ценностных ориентацией и «техники» общения выделяются такие модели как гуманистическое и манипулятивное. В.Н. Сагатовский выделяет манипулирование как тип общения, как уровень общения, наряду с уровнем «рефлексивной игры», уровнем «правого общения» и уровнем нравственного общения, который и является, по его мнению, основой гуманистического общения. На наш взгляд, такое деление не вполне обосновано, так как и деловое и правовое общение может быть нравственным, гуманистическим; элементы уровня нравственного общения возможны в любом типе общения, поэтому целесообразнее говорить о мере нравственности того или иного типа общения.

Проблема критериев гуманистичности общения достаточно сложна. В гуманистическом общении мотивация и цели не должны противоречить средствам и результату. Если любовь родителя к ребенку, как говорят, слепа, то в общении с ним возможно неосознанное, даже «доброжелательное» ущемление человеческого достоинства «своего чада». В данном случае налицо реальное несоответствие ценностных ориентаций и «техники общения», что является основой для сомнения в определении данного вида общения как гуманистического. Такое общение, хотят его участники или нет, становится порой манипулятивным, так как слепое стремление к изменению ребенка «по своему образу и подобию» может кончится трагически. Настоящее гуманистическое общение предполагает ориентацию на цели, средства, мотивы, потребности и даже привычки, которые были бы созвучны гуманистическим ценностям. Если в общении человек стремится удовлетворить только свои потребности, то такое общение, разумеется, не может быть названо гуманистическим, если человек настроен альтруистически по отношению к партнеру, но не понимает его и не может помочь удовлетворить его сокровенные потребности в доверии, сопереживании, сочувствии, то мера гуманистичности такого общения также будет несовершенной. Гуманистическое общение характеризуется, прежде всего, доверием, взаимностью, открытостью, отказом от решения собственных проблем за счет партнера. Гуманистическое общение ориентировано на ценности свободы и достоинства, по сути своей это творческое общение, основой которого является совместный диалог, основанный на признании неприкосновенности достоинства партнера, его морального права на доверие, на свою индивидуальность, самобытность.

Манипулятивное общение определяется как «такое общение, при котором к партнеру относятся как к средству достижения внешних по отношению к нему целей». (С. 179). Конечно же, в такого рода общении человек не признается как самоценность, хотя ценными могут признаваться те качества, которые могут быть полезны для достижения чьих-либо корыстных целей. В манипулятивном общении человек, как правило, не уважает достоинства партнера по общению и поэтому не может сохранить чистым своего достоинства, так как манипуляции в общении, как правило (исключением может быть, например, общение больного и врача), ведут к формированию отношения к партнеру как к объекту и поэтому недопустимы: они противоречат стремлению человека сохранить свое достоинство, игнорируют его интересы, ценности, вкусы.

Однако нельзя отождествлять формальное общение и манипулятивное. Действительно, есть случаи, когда человек в рамках деловых, или дипломатических отношений общается с партнером формально, на официальном уровне, но это еще не есть собственно манипулятивное общение; оно становится таковым, когда человек осознанно игнорирует нормы морали (например, дезинформирует, злоупотребляет доверием, не выполняет данного слова, даже прибегает к шантажу, обману, завуалированным угрозам, скрытому принуждению или нарушает принятые «правила игры»). В манипуляции партнер используется как деперсонифицированный объект, средство, инструмент для достижения определенных, как правило, корыстных целей. Само словосочетание «манипулятивное общение» вызывает скептическое отношение, ибо правильнее было бы говорить «манипулятивная деятельность». Общение перестает быть подлинным общением тогда, когда оно перестает быть диалогом и превращается в систему манипуляций, где человека фактически превращают в некую вещь, в марионетку.

Манипулятивное общение существенно отличается от ритуального (или просто этикетного): партнер в таком общении выступает как определенный атрибут ритуала или обряда. Основная задача человека в таком общении выполнить предназначенную ему ритуальную роль, с которой он должен быть хорошо знаком. Ритуальное общение можно, в определенной степени, назвать также ролевым. В реальной жизни существует огромное количество ситуаций, в которых человек вольно или невольно играет определенные роли. Играть эти роли также можно «по разному», поэтому у человека все равно остается возможность выбора. Ролевое общение также не следует отождествлять с манипулятивным, так как роль может быть гуманистической и играть ее можно искренне и бескорыстно.

С усложнением общественных связей, с ростом «объема общения», резкого увеличения численности и интенсивности межличностных контактов все чаще стали писать о таком виде общения как «анонимное». Конечно же, сам этот термин вызывает ряд сомнений относительно его правомерности. Однако, если уж он существует, то вряд ли стоит обходить его стороной. Анонимное общение характеризуется главным образом тем, что субъекты общения не знакомы друг с другом, видят друг друга, как правило, впервые и относятся друг к другу как к носителю определенной роли: например, пассажиры в транспорте, пешеходы на улице, покупатели в магазинах и т.д. Стиль анонимного общения несколько формален, но характеризуется (или должен характеризоваться) ориентацией на общечеловеческие ценности и общепринятые в данной культуре правила этикета, с учетом, «с поправкой» на пол, возраст, положение, состояние и т.д. В условиях анонимного общения человек, как правило, выполняет соответствующую роль, иначе такое общение становится совершенно непрогнозируемым, неуправляемым, стихийным. Анонимное общение является, если можно так сказать, предобщением, или «квазиобщением» .

Встречается термин «фатическое общение», который представляет собой, в частности, светскую болтовню, салонное общение или пустословие заседаний, собраний и т.д. Один из отечественных теоретиков театра режиссер П.М. Ершов в работе «Режиссура как практическая психология» анализирует феномены взаимодействия актеров на сцене и выделяет такие типы общения как «пристройка сверху», «пристройка снизу», «пристройка рядом»: они служат основой еще одной классификации видов общения. Общение также можно подразделить на вербальное и невербальное; последнее также является диалогом, в котором «разговор» осуществляется посредством особого, «немого» языка, позволяющего тем не менее установить духовный контакт и выразить понимание, сочувствие, сопереживание, эмоциональную поддержку.

Все больше распространение приобретает игровая форма общения. В обиход постепенно входит и такая форма как «игровое общение с участием компьютера». Действительно, современная революция коммуникационных технологий активно влияет и на протекание процессов общения, они накладывают отпечаток не только на формальную, но и на содержательную сторону общения. Телефоны, магнитофоны, радио, компьютеры, факсы, модемы, телевидение, видеозапись, печать накладывают большой отпечаток на проблемы совершенствования культуры общения в целом. Так общение по телефону требует особых навыков, оно протекает без визуального контакта и поэтому имеет свои особенности и «секреты». Телефонное общение все больше вытесняет такой вид общения как «общение в письмах». Уходят в прошлое романы в письмах, даже просто письма стали писать реже, даже поздравления с праздником предпочитают делать по телефону (что, кстати сказать, не всегда правильно, не всегда этично, так как поздравлять по телефону можно только родственников или близких людей). Развитие теле-коммуникационых систем, конечно же, не может изменить принципиальных представлений о сущности общения, но воздействует на нашу психику и порой непомерно перегружает человека информацией и общение все чаще начинает носить поверхностный характер: рост общения вширь происходит за счет потери его глубины. Конечно же, это отнюдь не означает, что в современное время «глубинного общения», о котором так вдохновенно писал Г.С. Батищев, уже не существует.

Действительно, феномены общения чрезвычайно многообразны, уникальны по многим своим параметрам, часто совершенно не подходят под привычные стереотипы. Количество попыток создать единую и универсальную классификацию видов общения растет. К сожалению, в них, как правило, абсолютизируется какое-либо одно, хотя и действительное качество, свойство, сторона или функция общения, при этом другие как бы не учитываются, оставаясь несправедливо незамеченными. Поэтому большинство их существующих типологий общения совершенно не способствуют анализу самого общения, ибо их авторы сами того, наверное, не желая, категорически навешивают такие гносеологические и психологические ярлыки, которые в ряде ситуаций полезны, но по существу ничего не дают для целостного понимания содержания и сущности общения.

В связи с этим необходимо выработать иной подход и новый, интеграционный критерий для классификации конкретных видов общения. А этим «комплексным» критерием, на наш взгляд, мог бы стать такой критерий, который одновременно включал бы в себя все основные измерения общения: ценностные, антропологические и нормативные. Так, например, если определенный тип общения ориентирован на гуманистические ценнности, то многие исследователи совершенно справедливо определят данный вид общения как гуманистическое. И это, на самом деле, в целом будет правильно, но недостаточно, так как в рамках самого гуманистического общения также можно выделить многообразие форм, которые значительно отличаются друг от друга и по особенностям и уровню культуры субъектов общения и по выбору способов и средств общения.

К примеру, в процессе общения один из партнеров ориентируется на «самое доброе, светлое и чистое» по отношению к своему партнеру, а другой его не понимает в силу «совершенно другого воспитания», «другой культуры», мировоззрения, личностных вкусов, интересов и пристрастий, даже ситуации, наконец. Его партнер, в свою очередь, также может желать строить свое общение на основе высоких ценностей уважения и любви, но его чувства, высказывания, поведение могут быть при этом неправильно интерпретированы. Как определить такой тип общения? Строго говоря, такое общение в собственном смысле и не может быть названо чисто гуманистическим. Точнее его можно было бы определить как «гуманистическое непонимающее». Есть пословица «благими намерениями выстлана дорога в ад», которая в какой-то степени может раскрыть противоречивую суть такого типа общения. Неп й еще более грубыми приемами и средствами. Назвать такое общение негуманистическим было бы по сути неверно (судя по мотивам), назвать гуманистическим было бы несправедливо и недостаточно, так как ценности, мотивы и выбор средств в таком общении противоречат и даже перечеркивают друг друга. Данный вид общения можно было бы назвать абстрактно-гуманистическим, так как его ценностная ориентация оторвана от конкретных потребностей его участников и от способов достижения этих ценностей; хотя такое определение может иметь самые различные смыслы и толкования и поэтому является, как говорят логики, «размытым».

В данном случае, так же как и во всех подобных, требуется особая конкретизация, иначе подобное определение общения как гуманистического или негуманистического будет носить слишком формальный характер: для этого и необходим комплексный критерий, который предполагал бы одновременное включение и анализ ценностных, антропологических и нормативных параметров. Осуществить такую классификацию чрезвычайно сложно, но необходимо, так как на основе ее невозможно «навешивание ярлыков» и формально-однозначные характеристики видов общения по типу: «это общение альтруистическое», «это общение утилитаристское», а «это общение телефонное». Для простых поверхностных определений такие характеристики, возможно, допустимы, но для целостного определения вида общения совершенно недостаточны.

Интеграционным фактором, объединяющим все сферы общения служит мораль, нравственность, так как в любой клеточке общения имманентно и хотя бы потенциально присутствует моральная оценка. Невозможно представить себе человеческие взаимоотношения, общение без моральной составляющей, которая выполняет много функций, среди которых оценочно-императивная, наверное, самая важная. Нравственная оценка в той или иной степени регулирует процессы общения, как говорится, инвариантно. Невозможно назвать какой-либо фрагмент, момент или элемент общения, который был бы «вне морали», то есть не подлежал бы моральной оценке. Даже выбор тех или иных элементов «техники общения» можно оценивать в рамках моральных категорий на основании определяющих их мотивов, форм и результатов воздействия. Поэтому всестороннее определение вида общения основывается на нравственной оценке его ценностной ориентации, мотивов, качеств партнеров, выбора средств, даже «техники» общения.

Для иллюстрации этой мысли можно предложить такую «экспериментальную» классификацию в рамках этики общения. Если общение по всем параметрам (ценности, качества, нормы) имеет нравственно-положительное значение, то такое общение может быть оценено как «идеально-гуманистическое». Если процесс общения имеет нравственно-положительную оценку лишь в сфере норм (сами по себе высоко культурные нормы не могут обидеть человека), а ценности и качества не имеют подобной оценки, то такой вид общения можно определить как манипулятивное или лицемерное. Если ценности и качества положительны в нравственной оценке, а «технические» нормы - нет, то такое общение можно, к примеру, определить как «гуманистическое несовершенное». Если и ценности, и качества, и нормы имеют нравственно-отрицательную оценку, то такой вид общения можно было бы определить, к примеру, как «патологическое». Предлагаемая классификация может быть расширена и дальше: можно рассматривать нравственную оценку тех или иных параметров общения более обстоятельно (альтруистическое тактичное, эвдемонистическое деликатное и т.д.). Подобный перечень можно было бы продолжать, но так как данная классификация не претендует на завершенность, а иллюстрирует лишь принцип для определения вида общения в каждом конкретном случае, то продолжать ее нет особого смысла. Строго говоря, представить универсальную и окончательную классификацию видов общения, на наш взгляд, невозможно: каждый феномен общения неповторим. Тем не менее, то общее, что присуще всем разновидностям общения заключается в том, что они могут быть «измерены» и определены в единстве ценностных, антропологических и нормативных аспектов.

Для дальнейшей конкретизации предложенного принципа классификации типов общения целесообразно обратиться к рассмотрению такого вида как «ненасильственное общение». Слова «общение» и «ненасилие» получают все большее распространение в научном и общественном менталитете. В последнее время появилось даже такое словосочетание как «ненасильственное общение» и, более того, уже существует международная организация по ненасильственному общению. Причем в то же время ни в одной из существующих теоретических работ по общению пока не анализируется такой вид общения.

На первый взгляд, это словосочетание тавтологично, ведь в собственном смысле общение не должно и не может быть насильственным (в таком случае разве это гуманистическое общение?). Но, на самом деле, если попытаться специально подобрать критерий, который объединял бы все грани общения (ценностные, антропологические и нормативные), и если определить существеннейшую характеристику всех процессов общения, то можно придти к понятию «ненасилие». Ненасильственное общение - это такой тип общения, который по всем своим параметрам основывается на идеях и принципах ненасилия. Вместе с тем, само понятие «ненасилие» имеет много нюансов и требует специального рассмотрения.

Понимание термина «ненасилие» имеет достаточно сложный, противоречивый и неоднозначный характер, оно охватывает немало аспектов, включая в себя социально-политический, правовой, нравственный, психологический. Понятие «ненасилие» получило распространение, прежде всего, как принцип общественных преобразований, социально-политических движений. Однако, идеи ненасилия развивались, конечно, уже очень давно и далеко не ограничиваются только сферой социально-политических движений. Принципы ненасилия развивались, прежде всего, в учениях Л.Н. Толстого, М.К. Ганди, М.Л. Кинга: ненасилие провозглашается основной альтернативой, оппозицией насилию во всех сферах жизни. Проблемы насилия и ненасилия изучаются в философии, праве, социологии, психологии, этике: однако все-таки можно утверждать, что понятия «насилие» и «ненасилие» имеют, в первую очередь, важное нравственное звучание.

Перевод термина «ненасилие» не совсем адекватно выражает это понятие. Как известно, М. Ганди был недоволен словом ахимса (ненасилие) именно из-за того, что оно не совсем правильно отражало активность своего содержания, а впоследствии он остановился на термине «сатьяграха», состоящего из слов, обозначающих «правду» и «твердость» и понимал его как силу любви и правды. Но, к сожалению, перевести этот термин на иностранные языки (в том числе и русский) адекватно не удалось, поэтому продолжали пользоваться термином «ненасилие», который в силу односторонности его звучания неправильно понимался, отождествляясь порой с пассивностью, со страхом, с трусостью. И поэтому в массовом сознании ненасилие порой понимается или как некая утопическая методика социальных движений, или как пассивная примиренческая позиция в ответ на зло. На самом деле, это понимание совершенно неверно и М. Ганди говорил уже об этом; ненасильственное сопротивление - это путь активной борьбы со злом, путь, основанный на любви и правде и насильственное сопротивление лучше, чем трусость.

Основа ненасилия - это стремление к справедливости, борьба с несправедливостью силой добра. Мало кто стал бы защищать и отстаивать только насильственные пути решения тех или иных проблем. Признание абсолютной роли насилия привело бы к его росту в «геометрической прогрессии» и, наконец, к самоуничтожению. Опыт истории всего человечества свидетельствует о том, что роль ненасилия в решении социальных и индивидуальных противоречий также весьма велика. Принцип ненасилия основан на инициативности и упредительности в недопустимости эскалации зла, насилия, несправедливости в ходе самой борьбы с этим злом, ведь известно, что зло рождает зло, насилие - насилие. Ненасилие и может служить тем средством, которое могло бы разорвать этот порочный круг: «насилие > борьба с этим насилием силой > еще большее насилие». Еще в Дхаммападе отмечалось, что «Всякое воздаяние злом на зло только увеличивает зло до бесконечности». Из этой идеи, возможно, и родился принцип «непротивления злу насилием» как тот единственный, который может помочь выработать правильную стратегию борьбы со злом, с несправедливостью.

Конечно же, этот принцип не означает отказ от сопротивления и полное смирение и, тем более, принятие зла в себя; он означает только непротивление злу насилием, но разрешает противление злу «силой добра и правды».

И здесь вновь возникает проблема определения критерия разделения насильственных и ненасильственных действий. Позиция И.А. Ильина, который утверждал, что «не всякое применение силы к «несогласному» есть насилие», требует специального рассмотрения. На самом деле, если, например, хирург производит операцию, то совершает ли он насилие или ненасилие? Конечно, в том случае, если человек добровольно согласился на эту операцию, то, даже если она требует каких либо болезненных физических воздействий, операция эта носит ненасильственный характер. Считается, что критерием определения вида воздействия на человека служит его воля. В том случае, если, например, больной лежит без сознания или находится в состоянии аффекта, то критерием может выступать ценность самого человека, его безопасность, его жизнь, его здоровье, сохранение его личного достоинства. Бывают сложные случаи, когда, например, человек хочет продолжать курить, а ему категорически делать этого нельзя по медицинским соображениям. Будет ли считаться насилием отказ дать ему возможность реализовать его опасное для жизни желание? Наверное, в подобных случаях использование такой терминологии было бы неоправданно, так как человек, находящийся вне сферы свободной воли и, следовательно, свободного выбора, во-первых, не может сам правильно оценить свое состояние и действий врача по отношению к нему. Ненасилие - это, прежде всего, характеристика нравственной позиции, и если человек не может быть полноценным нравственным субъектом, то использование данного критерия при самооценке его действий совершенно неоправданно и не имеет смысла. Поэтому в случае с больным (или с маленьким ребенком) критерием разделения насильственных и ненасильственных действий является самоценность человека, исполнение его естественных и моральных прав. Во-вторых, всю ответственность в данной ситуации должен брать на себя субъект, находящийся в нормальном состоянии, «вне болезни», то есть, в данном случае, врач. И все те его действия, которые помогают бороться с болезнью, наверное, нельзя считать насильственными. Конечно же, в данном случае можно справедливо возразить: а кто может правильно и однозначно оценить состояние партнера? а можно ли лишать человека права на смерть? и т.д. В данном случае мы сталкиваемся, в свою очередь, с особенно сложной проблемой выбора подхода в понимании насилия и ненасилия; или «абсолютистский» (принципиальный отказ от любого насилия в любых обстоятельствах) или «прагматический» (ненасилие используется для достижения определенных целей), «широкий» (как всякое принижение человека) или «узкий» (применение или угроза силы), которые, в свою очередь неразрывно связаны с выбором человеком основополагающих принципов и норм морали. В настоящий момент не ставится задача резюмирования и подробного анализа этих подходов, а предпринимается попытка обосновать собственную позицию.

Мы считаем, что насилие становится таковым в подлинном смысле, когда материальное или физическое насилие одновременно подкрепляется и усугубляется духовным, психологическим: если человек случайно или неосознанно причинил человеку боль, то это еще не может считаться насилием. Настоящее насилие имеет место тогда, когда в мотивах действия субъекта есть стремление использовать силу в своих интересах, игнорируя при этом достоинство и интересы своего «ближнего». Особые сложности появляются при определении психологического насилия. Нельзя полностью согласиться с мнением А. Гжегорчика о том, что психологическое насилие «пронизывает психологическую и интеллектуальную сферы и проявляется незаметно в виде навязывания собственных убеждений оппоненту, искаженной информации и т.д.» Определить духовное насилие как «навязывание собственных убеждений» не достаточно, так как по сути все человеческие взаимодействия, все общение тогда можно было бы определить как насильственное. Единственным, на наш взгляд, критерием помогающим отделить насильственные методы от ненасильственных в духовной сфере, является свобода в собственном выражении при признании самоценности и неприкосновенности чести и достоинства партнера; если человека заставляют или косвенно принуждают, толкают делать то, что унижает его человеческое достоинство, или хотя бы неявно оскорбляют его вкусы, взгляды, дела, мысли, суждения, тогда имеет место так называемое нравственно-психологическое насилие.

Нельзя, наверное, считать насилием над личностью в собственном смысле и применение силы по отношению к опасному преступнику, к человеку, первым нарушившим закон и справедливость и тем более посягающего на свободу и безопасность других. Действия Христа нельзя считать проявлением подлинного насилия даже тогда, когда он «сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, также и овец и волов, а деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул». (От Иоанна, 11, 15). И в этом смысле можно было бы согласиться с точкой зрения И.А. Ильина, согласно которой «было бы глубокой духовной ошибкой приравнять всякое заставление - насилию и придать центральное значение этому последнему термину.» (С. 20). Хотя попытки русского философа сохранить термин «насилие» только лишь для случаев «предосудительного заставления» и установить другие термины для обозначения «непредосудительного заставления», исходящего из блага и доброжелательной души, опять же тесно связаны и с определением и выявлением критерия их дифференциации. Критерием, на наш взгляд, опять же может служить мера сохранения морального достоинства и чести партнеров по общению.

На наш взгляд, говоря о ненасилии можно рассматривать его в аксиологическом (аксиология - учение о ценностях) измерении (ненасилие как идеал, как система ценностей), в антропологическом (или нравственно-психологическом) измерении (как систему мотивов, потребностей, качеств, в первую очередь, нравственных качеств), в нормативном измерении (как систему ненасильственных норм, правил, способов, средств). Ненасильственное общение, коль скоро такой термин получил право на существование, можно, на наш взгляд, определить как такое общение, которое не допускает насилия ни в физической, ни в духовной форме, ни в сфере ценностей, ни в сфере потребностей, ни в сфере выбора форм поведения, ни в сфере норм и правил общения. В абсолютном выражении такого общения, наверное, быть не может: этот идеал останется только идеалом. Но стремление достичь всестороннего (в духовной, нравственной, в технологической сферах) ненасилия в общении является, несомненно, важнейшей основой, даже сущностью формирования высокой культуры общения в целом.

К сожалению, в литературе по ненасилию не всегда отмечается какой аспект понятия ненасилие рассматривается в том или ином случае, что ведет порой к непониманию и к лишним дискуссиям; один автор отстаивает первенство ценностного аспекта ненасилия, другой - антропологического, хотя, на самом деле, абсолютизировать значимость того, или другого нецелесообразно. Ненасильственное общение можно считать основой, предпосылкой идеального, эталонного общения вообще. В реальной жизни, как правило, хотя бы в одной из сфер общения имеют место элементы принуждения, неявной фрустрации (ущемления, подавления) потребностей, возможностей, интересов, навязывание своих правил, норм, принципов, средств, способов общения. Но ненасилие может выступать как фундаментальнейший, основополагающий высоконравственный эталон, критерий при выборе наиболее гуманистического стиля общения. Действительно, что может быть сильнее сил любви и правды, заложенных в ненасилии. Именно поэтому общение, основанное на силе ненасилия, на нравственной силе любви и правды должно служить тем идеалом, на который должен ориентироваться любой человек, в любой ситуации общения. А в теории ненасильственное общение представляет собой важнейшую парадигму (пример, образец) гуманистической этики общения.

•